Камчатские истории

[Семёнов Владимир]

Наледь, шаман и винчестер

Переночевав на стоянке возле столовой леспромхоза, рано утром, ещё до рассвета, мы выпрыгнули из тёплых кабин.

Дым из печных труб селян в лунном свете устремлялся вертикально вверх, деревья покрыл густой куржак, морозный воздух опалил гортань, и мы, прикрыв лица воротниками полушубков, быстрым шагом направились в столовую.

В столовой по радио передавали утреннюю зарядку. Три фикуса украшали небольшой зал с ровными рядами столов, покрытых белыми скатертями. Двое местных лесорубов, вероятно, поскандалив с вечера со своими жёнами, не спеша уплетали столовскую гречневую кашу. Поздоровавшись с ними, мы разделись до пояса и, не стесняясь, застучали по носикам умывальников, стоявших тут же, в углу обеденного зала, отгороженных цветастой занавеской. Разбудили своим бурным нашествием весь обслуживающий персонал этой уютной и небольшой столовой во главе со строгим главным поваром Марией Антоновной, которая тут же сделала нам замечание:

— Расплескались! Как утки в озере.

Анатолий в ответ на ворчание подхватил даму и, с трудом управляя её массивным телом, повёл в вальсе. Антоновна, ещё не старая, но сильно раздобревшая от столовского духа женщина, не особо сопротивляясь, отбилась от него и добавила:

— Явились! Весь покой нарушили! Житья от вас нет! — и гордо удалилась на кухню.

Тем временем буфетчица Люда, одинокая женщина, воспитывающая двенадцатилетнего сына Игоря, торопливо подкрашивала перед зеркалом, висевшим на стене буфета, свои и без того яркие губки.

— Здравствуй, Людочка, замуж не вышла? Мне пюре с гуляшом и чай, пюре побольше и гуляша тоже, — сделал заказ Анатолий.

Люда, щёлкая на счётах костяшками, ответила ему:

— За кого замуж-то? Медведи и те спят.

— Люд, у нас в прошлом месяце четырёх шоферов на работу приняли, трое неженатые. Скоро приедут.

— Рубль семьдесят три, — нащёлкала на счётах Люда. — Шоферов-то не старых приняли?

— Люд, да ты что, на нашей работе не каждый молодой выдержит. А ты — "старых». В самом соку мужики! — ответил Анатолий, отсчитывая ей деньги.

— Ладно, балабол, врёшь ты всё. — И подала Анатолию сдачу.

— Люда, мне то же самое посчитай, — сказал я и подал деньги.

— Вруны! — проворчала она.

— А я-то тут при чём? Я тебе слова не сказал! — возмутился я.

— Все вы одинаковые! — ответила мне Люда и вытерла салфеткой краешки внезапно повлажневших глаз.

— Ты не расстраивайся, найдётся и тебе Иван Царевич. Не все же спились. Что ты в этой глуши живёшь? У тебя на материке есть кто? — спросил я.

— Есть брат, он в ансамбле работает. — И она назвала известный в то время на всю страну ансамбль.

— Что же он не вытащит тебя отсюда?

У Люды опять покраснели глаза, сквозь слёзы ответила:

— Не знаю, года три, как перестал отвечать на письма. У него своя жизнь, ездит по стране с концертами, ему не до нас с Игорем. Как муж погиб, никому мы с сыном не нужны стали.

— Люда, ты не реви, есть же кто-то, может, и правда приедет скоро, — попытался я её утешить.

— Как его узнаешь-то? — спросила она. — Как?

— Есть у меня знакомый, Василием зовут, он в моря ходил, пока в море был, жена его продала дом и уехала на материк с каким-то хахалем. С моря пришёл, ни дома, ни жены. Сейчас в общежитии живёт, к нам на работу устроился, как только поеду в рейс вместе с ним, могу познакомить.

— Сильно старый? — поинтересовалась она.

— Да нет, года на три старше тебя. Познакомить?

Немного подумав, спросила:

— А уехала-то она почему от него?

— Да дура она, запудрил этот козёл мозги бабе, любовь настоящую ей показал, увёз на Чёрное море, в Сочи. Пока у неё деньги были, любил, деньги кончились, скрылся в неизвестном направлении.

— А ты откуда знаешь?

— Она подружке своей письмо прислала. Плакала да каялась в нём, пишет, что купила в Тульской области дом за восемьсот рублей, теперь живёт в нём одна. Подружка её письмо это Василию отдала, пытаясь его разжалобить, а он мне рассказал и добавил: "Не прощу! " Он и работу поменял, чтоб она не смогла найти его, — пояснил я.

— Ладно, вези своего знакомого.

Вздохнув, Люда протянула мне сдачу. Я взял деньги и пошёл завтракать.

Позавтракав, мы надели полушубки и вышли из столовой, открывшаяся дверь выдохнула вместе с нами дух почти домашнего тепла и уюта. Местные лесорубы, ожидая вахтовку, стояли на крыльце и курили.

— Сколько градусов сегодня? — спросил я у них.

— Сорок три было, — ответил один, — к рассвету ещё похолодает, — добавил он.

— Как вы там, в тайге, терпите такой мороз? — спросил Анатолий.

— Да как? Так же, как и вы, когда работаешь, холода не заметно, свалил пару лесин, перекур. Когда снегу много, плохо сучки вырубать, ползаешь по пояс от дерева к дереву, к вечеру весь мокрый. А так ничего, когда сильный мороз, актируют день, может, и сегодня сактируют, вахтовка должна уже быть, а её нет. Или не заводится, или отбой работе сделали. Подождём минут двадцать да по домам пойдём.

Попрощавшись с лесорубами, мы пошли к своим машинам.

Впереди нас ждал самый трудный участок дороги, километров через шестьдесят была наледь. Летом здесь постоянно бежал небольшой ручеёк со студёной водой, глубиной воробью по колено, зимой этот ручеёк превращался в обширную наледь. Мороз не мог его заморозить, ручей упорно журчал, образуя изо льда и промоин непроходимое место. Сколько трагедий происходило здесь за зимние месяцы! Попав колёсами в глубокую промоину, машина падала на бок, перегораживая проезд, и тогда шофёр-бедолага, разведя костёр, ждал, когда соберётся побольше машин, чтоб можно было двойной, а то и тройной тягой поставить его машину на колёса и вытянуть из промоины.

Прошлым рейсом произошла вообще трагедия. Ещё неопытный водитель поехал в рейс один, без напарника. Как раз посредине наледи машина попала в промоину и сильно наклонилась. Сидел бы этот парень в кабине да ждал, когда кто подъедет. Конечно, ждать тоже неизвестно сколько, редко тут машины ходят, но всё же ходят. Но он решил домкратом выровнять тяжело нагруженную машину. Подставил домкрат под колесо и начал подымать. Домкрат-то возьми и выскользни. Машина качнулась ещё сильней и завалилась на него. Когда мы подъехали, он уже инеем покрылся. Поставили машину на колёса, парня увезли в леспромхоз, пристроив его поверх груза. Сдали тело директору, составили акт о происшедшем, а сами дальше поехали.

Вот и сейчас, подъезжая к наледи, сквозь редкий ельник просматривался грузовик, стоящий как раз на том самом месте. Смотрю, наша машина, по номерам на ней Лёва Аферист работает. Это кличка у него такая. У ительменов на водку выменивал соболя, песца, лисицу. Напоит охотника, тот добрый становится, он и менялся с ним. Бутылка — соболь. Ещё две бутылки — лиса-чернобурка. В паре никогда не ездил, всё старался один. Такого же, под стать себе, напарника не мог найти, а нормальные мужики сами не хотели с ним ездить.

Подъехав ближе и выйдя из машин, пошли смотреть, что у него случилось. Машина стояла глубоко в воде, двигатель работал, пуская в стылую воду пузыри отработанных газов. Морозный туман поднимался от промоины, покрывая инеем кузов и кабину. Лёвы в кабине не было видно. Вода не давала нам подойти ближе, и Анатолий, взяв кусок льда, бросил его в дверцу. В окне показалась взлохмаченная голова Лёвы.

Увидев нас, он опустил стекло и радостно закричал:

— Здорово, мужики! Я вас тут уже третий день жду, вы что так долго? У меня бензин скоро кончится!

— А нас что ждать-то? Мы могли в леспромхозе и по гостям прогуляться. Стоишь-то что? — спросил Анатолий.

— Дак не едет она, всё работает, всё включается, а не едет, — простонал Лёва.

— Буксует, что ли? — спросил я.

— Ничего она не буксует, колёса не крутятся! — чуть не плача, пояснил Лёва.

— А кардан смотрел? — спросил Анатолий и добавил: — Ты как Кощей Бессмертный со своим длинным носом, копия!

— При чём тут мой нос! — завопил Лёва. — Я тебе как кардан посмотрю? Под водой всё!

— У тебя раздатка включена? — спрашиваю я.

— Да откуда я знаю, у меня рычагов нет, не успел поставить. — Анатолий разразился такой бранью, что журчание воды в наледи не стало слышно.

— Ты за три дня в кабине лючок не мог открыть? Заглянуть на кардан да на раздатку. У тебя что, инструмента нет?

— Хватит его воспитывать! — перебил я. — Горбатого могила справит, а вытаскивать всё равно нам, куда от него денешься? Сейчас вплотную к нему подъеду, посмотрим, что у него.

Подъехав вплотную к его машине, перелез на свой буфер и заглянул за кабину Лёвиной машины. Упуская все технические детали этой операции, хочу лишь добавить: через несколько минут раздатка была включена, и можно было ехать дальше.

— Давай включай пониженную и выезжай отсюда! — заорал на Лёву Анатолий. — Сидит тут три дня! Проехать негде! Всю дорогу занял!

Лёва сел за руль и потихоньку выехал из промоины. Мы осторожно переехали наледь и остановились рядом с машиной Лёвы.

Тот, уже одетый по-походному, выскочил из кабины и бросился к нам с радостью человека, только что вынутого из могилы.

— Что бы я делал без вас, хоть водолаза вызывай, должник ваш по гроб жизни, я это так не оставлю, за мной магарыч. Тут недалеко ительмен знакомый живёт, поехали к нему, я угощаю! — затараторил он.

Мы дружно послали его подальше с его магарычом, но он не унимался:

— Завтра в совхозе всё равно выходной, кто вас выгружать будет? У ительмена дом большой, переночуем и как раз в понедельник с утра на месте будем.

Вот так, совсем нетрудно уговорить мягкую, безотказную душу. И мы, всё ещё на словах посылая Лёву очень далеко, в душе уже согласились ехать к его знакомому ительмену. Всё равно завтра выходной.

— Ладно, уговорил, — сдались мы, — давай газуй первым, показывай дорогу. — И, заскочив в тёплые кабины, поехали вслед за Лёвой.

Проехав с десяток километров по узкой таёжной дороге, на которой разъехаться-то можно было, загнав свою машину в сугроб, пропустив встречную, и, выбравшись из сугроба, ехать до следующей встречной. Лёва свернул с этой трассы на неприметную просеку, которую местные жители называли усом и использовали для вывозки леса с места вырубки. Такими усами были соединены с основной дорогой все действующие и уже заброшенные участки вырубки леса, их было много, и потому заблудиться в этих усах несведущему человеку не составляло труда. Лёва же, проминая колёсами машины лежалый снег, уверенно ехал дальше. Проехав ещё километров пять, просека вынырнула на обширную поляну, на краю которой стоял рубленый дом и рядом с ним корякский чум.

Мы подъехали ближе к дому и остановились. В это время полог чума зашевелился, оттуда выполз местный житель, одетый в замызганную кухлянку и обутый в торбаса. На голове у него скособочился капор из когда-то белого оленя.

Лёва, выпрыгнув из своей машины, закричал ему:

— Здравствуй, Иннокентий, принимай гостей!

Иннокентий подошёл, проваливаясь по колени в рыхлый снег, по очереди протягивая нам руку, представился:

— Иннокентий.

Лицо его, сморщенное и сухое, напоминало картофельный клубень, долго пролежавший в тепле. Рука, лёгкая и тёплая, крепко сжимала протянутую для пожатия руку.

— Ко мне в гости? — спросил он у Лёвы.

— А к кому ещё? Тут что, кроме тебя ещё кто-то живёт?

— Нет, никто тут не живёт, один я.

— Ну вот, значит, к тебе, а ты печь в доме сегодня топил или не топил?

— Зачем топить, я в чуме живу. Мне там хорошо.

— Тебе-то, может, и хорошо, а мы, гости твои, куда?

— В чум пошли, всем места хватит.

— Какой чум? Мы в доме хотим, за столом посидеть, чтоб тепло было!

— В доме плохо, пол гыр-гыр, стул гыр-гыр, койка гыр-гыр, в чуме хорошо! Нет, гыр-гыр.

Мы с Анатолием внимательно слушали этот диалог между жителем столицы Камчатки и жителем провинции этой же области, стараясь понять, что за "гыр-гыр" в его доме, что он не хочет там жить.

Наконец Лёва не выдержал:

— Всё! Хватит! Я тебе ещё осенью гвоздей привёз, чтоб гыр-гыр не было. Ты что, за полгода доски на полу не смог прибить? Пошли печь затапливать, потом с твоим гыр-гыром разбираться будем.

— Пошли печь затапливать, потом с гыр-гыром разбираться будем, — повторил за ним Иннокентий и пошёл к дому.

Мы с Анатолием на всякий случай, чтоб не выстужать кабины, машины решили не глушить. Мало ли что, вдруг и правда гыр-гыр. Прихватив с собой продукты, пошли к дому Иннокентия.

Рубленный из толстых лиственных брёвен, уже потемневших от времени, дом стоял на метровых столбах, к дому были приделаны большие сени из неструганых досок, крыша покрыта такими же досками, только с желобами для слива воды. Над крышей возвышалась труба из красного кирпича. Высокая лестница из плах вела в сени. Всё это было покрыто толстым снежным одеялом. Было такое ощущение, что дом, вся тайга и деревья, окружающие поляну, прижались к земле от снега, лежащего на них, с трудом выдерживая его вес.

Скрипя никогда не мазанными коваными петлями дверей, вошли в дом. Стужа такая же, как на улице. Две комнаты. Здесь, куда мы вошли, было похоже на кухню, потому что присутствовали печь, стол и четыре самодельные табуретки. В другой комнате две металлические койки с панцирными сетками, закиданные каким-то тряпьём, похожим на одеяла. Возле коек на полу оленьи шкуры. К стене, когда-то побеленной мелом, большими гвоздями был прибит календарь пятилетней давности. Больше в доме ничего не было.

— Шикарно живёт старик! — восхитился Анатолий.

— Какой старик? — грохнув охапкой дров возле печки, закричал Лёва. — Ему в мае сорок три стукнет. Пошли дров по охапке принесём, он же месяц, наверно, печь не топил.

Мы принесли ещё дров, прихватив и топор с машины, Лёва принялся колоть крупные поленья прямо на некрашеном полу, заложил в печь смолёвых щепок и, сунув туда кусок бересты, поджёг. Давно не топленная печь выплюнула на кухню клуб чёрного дыма, но тут же подхватила и загудела от радости.

— Сейчас, минут двадцать, и тепло будет, — потирая руки, утешил нас Лёва.

Вошёл хозяин дома, сел на табурет возле стола и равнодушно поглядывал на нашу суету.

— Иннокентий, у тебя мясо есть? — спросил его Лёва.

— Есть, однако, олень в сенях на крючке висит.

— Неси, варить будем.

— Ты чо, сени не знаешь где? Вон сени, — Иннокентий показал пальцем на дверь. — Иди сам неси.

Лёва молча посмотрел на него и, уже не возмущаясь, схватил топор и вышёл в сени отрубить кусок мяса.

В доме заметно потеплело, мы с Анатолием сняли полушубки и повесили их на гвозди, вбитые в стену рядом с входной дверью. Вернулся Лёва с отрубленной оленьей лопаткой.

— У кого кастрюля большая есть? — обратился он к нам. — У Иннокентия котелок одноместный, всё не войдёт.

Я сходил в машину, взял большую кастрюлю, натолкал в неё снегу, занёс в дом и поставил на плиту. Пока ходил, стол накрыли и поставили кружки под водку. Лёва покидал в кастрюлю порубленное мясо.

— Давай, пока мясо варится, по маленькой за тех, кто в пути, — предложил Анатолий.

Лёва вскочил с табуретки:

— Чуть не забыл, у меня сало материковское есть, язык проглотишь, мне свояк недавно прислал. — И полез в свой мешок с продуктами.

Иннокентий крепко обнял свою кружку и ждал, когда мы начнём разливать водку. Анатолий открыл бутылку и понёс её по кружкам.

Лёва остановил его:

— Ты Иннокентию по двадцать грамм наливай, ему много нельзя, он потом дверь на улицу не найдёт, все углы обоссыт.

— По двадцать, так по двадцать, — согласился Анатолий, но всё же плеснул ему больше. — Пусть первую выпьет, а потом по пятнадцать буду наливать.

По обычаю вздрогнув и выпив за тех, кто в пути, мы закусили материковским салом, которое и вправду оказалось нежным и приятным на вкус, не то что наше, камчатское, припахивающее рыбой, основным продуктом питания местных свиней.

Слегка раздобрев от выпитой водки и тепла, мы перекинули своё внимание на Иннокентия.

Лёва по-свойски набросился на него:

— Ты чего не закусываешь? Ешь сало! Такую даль везли, аж с самой Украины, а он не ест. Закусывать не будешь, опьянеешь быстро, я тебя в чум не понесу, у меня сегодня сил нет, все силы в наледи потерял. Так что давай ешь! И вообще, тебе пора мха в штаны наложить, а то опять забудешь штаны снять, я потом рядом с тобой сидеть и нюхать твою вонь не буду.

Иннокентий выслушал Лёву и послушно положил кусок сала в рот.

Примерно через минуту сказал:

— Не надо моху в штаны, Иннокентий всё помнит, не забудет штаны снять.

Анатолий обратился к Иннокентию:

— Расскажи, земляк, как охота в этом году? Много дичи настрелял?

Иннокентий собрался с мыслями и говорит:

— Мороз сильный, мало дичи. Иннокентий старый стал, далеко не ходит.

— А живёшь-то где?

— Здесь живу, Анавгай живу. Тундра оленей пас, сейчас не пасу, старый стал. Сейчас молодые пасут.

— Ружьё хорошее у тебя?

— Ружьё хорошее, винчестер у меня.

— Трофей, что ли?

— Какой трофей? Сам купил.

— И где же винчестеры продают?

— Аляска продают, недавно купил.

— Ты что, на экскурсию туда ездил?

— Какую экскурсию? В гости ездил, родня у меня там.

— На чём ездил-то?

— На чём ездят? На собаках ездил.

Мы не выдержали этого каменного спокойствия и предложили ему подробно рассказать, как он на собаках ездил в гости на Аляску.

— Налей ещё, тогда расскажу. — И Иннокентий протянул Анатолию пустую кружку, решив, что он здесь главный виночерпий.

— Лёва не разрешает тебе много лить, я тебе чуть плесну, а когда расскажешь, ещё добавлю, ладно?

— Ладно, плескай чуть, Иннокентий рассказывать будет. Однако, три года прошло, я тогда сильный был, две упряжки у меня, собаки хорошие, сам выбирал! Целый день могли бежать. Вот в конце зимы собрался и поехал, приехал к проливу, мне про это место дед рассказывал, он шаманом был, в Аляске другой шаман был, они часто в гости ездили друг к другу. Породнились, однако. Пролив там неширокий, собаки за день пробегают. Подождал попутного ветра, и собаки сами меня привезли на тот берег. В гости ходил, соболя на винчестер менял, потом домой поехал. Подарки жене и детям привёз. Всё рассказал, плескай ещё. — Иннокентий протянул кружку Анатолию.

— Нет, погоди, а как же граница? Там что, пропускной пункт есть?

— Какой пункт? Граница не видит упряжку, соболь бежит, собака бежит, какая разница. Ты сказал, расскажу, как в Аляску ездил, плесну ещё! Давай плескай, я всё рассказал. — И настойчиво протянул кружку Анатолию.

Ничего не оставалось делать, как налить ему ещё двадцать грамм.

— Теперь показывай свой винчестер, — потребовал Анатолий.

Иннокентий с тоской посмотрел на начатую бутылку, поднялся и вышел из дома. Пока его не было, мы налили каждый себе, по северному обычаю, выпили и закусили.

— Вот народ, — начал Лёва.— Водку им в магазине не продают, только вино по бутылке на нос и то с четырёх до пяти, один час. Кто не успел, тот не выпил. А кто купил, выходит из магазина, тут же из горлышка буль-буль и готов. Лежит под забором, пока не проспится. Иннокентий раньше не пил, его вертолётчики споили, летят мимо табуна, сядут и меняют водку на оленину или соболя. Он тогда знатный пастух был, пока они у себя на стане не перестреляли друг друга. С тех пор и коряков не любит. У него была бригада шесть человек, вертолётчики сели, дали им водку и улетели. А там сами знаете, у нас и то по пьяни всякое бывает. А они ж как дети. Что-то не поделили, а может, просто кто грубое слово сказал. Вот коряк из бригады схватил карабин и давай стрелять прямо в чуме. С ними чумработница была, она же на рации работала, молодая девчонка, раздетая выскочила, убежала в тундру, ждала там, пока всё успокоится. Ещё немного бы, и замёрзла, повезло девке. Коряк сам вылез из чума и позвал её, говорит — иди, не бойся, не буду больше стрелять. Она в чум, по рации в совхоз кричит: "Скорей! Здесь все мёртвые!" Вертолёт с милицией вызвали, те прилетели, коряка забрали, девчонку-чумработницу да раненого Иннокентия. Остальных наповал уложил. Вот он с тех пор пристрастился, а сам-то слабенький! Чуть выпьет, уже пьяный. Жена ушла от него, заведует интернатом в селе, дочь с мамой живёт, сын в армии служит, я вот иногда заезжаю, проведаю, продуктами помогаю. Скоро помрёт, наверно, говорит, дед зовёт, дед-то в тридцатые-сороковые годы известным шаманом был, его многие помнят. Иннокентий говорит, он мать его оживил. Раньше врачей не было, зимой заболела девчонка и умерла. Упаковали её в короб и привязали к дереву, чтоб звери не достали. Отец Иннокентия сильно любил её. От тоски начал сохнуть, лежит в чуме, уже вставать перестал, тогда дед пошел в тайгу, снял девчонку с дерева и принёс в чум. Сына выгнал к соседям, а недели через две зовёт его. Тот зашёл в чум, а любовь его сидит возле очага и чай пьёт. Тот чуть рассудка не лишился. Потом привык, вот от них Иннокентий родился.

— Врёт небось? — спросил Анатолий.

— А ему зачем врать? Они же не умеют врать, что видели, о том и рассказать могут, — закончил свой рассказ Лёва.

Входная дверь заскрипела, в комнату зашёл Иннокентий с винчестером в руке.

— На! Смотри! — Он протянул Анатолию винчестер.

Винчестер был самый настоящий, хорошо ухоженный, ствол имел заводской номер, год выпуска 1972, и фирменный вензель винчестера. Вопросов больше не было, мы просто поверили Лёве, хоть и кличка у него была Аферист, и наивному Иннокентию, который не умел врать.

На этом можно было закончить мой рассказ длиной почти сто километров обычной для нас таёжной дороги, но я вдруг вспомнил реакцию Иннокентия на съеденное им сало. Похоже, что украинское сало он ел впервые в жизни. Он его смаковал. Мы, естественно, не остановились на одной бутылке водки и достали вторую. Плеская Иннокентию по пятнадцать грамм, согласно инструкции Лёвы, себе наливая чуть больше, закусывали нежным мясом хорошо уварившейся оленины. Иннокентий закусывал салом. Он брал в рот нежно-розовый ломтик и, положив его на язык, ждал, когда он растает.

Когда ему плеснули в его кружку очередной раз, ему стало плохо. Он смотрел на кружку с водкой в своей руке, а выпить не мог. Его начало выворачивать. Он зажал рот рукой и с жалостью смотрел на кружку, на Лёву, опять на кружку, но выпить не мог.

— Что, Иннокентий, лишнего перебрал? Иди на улицу, затолкай поглубже два пальца в рот, и всё пройдёт, — предложил ему Лёва.

Иннокентий отчаянно замотал головой:

— Не могу! Сало жалко!

— Если жалко, тогда терпи, ты кружку с водкой оставь, иди прогуляйся, мы твою водку пить не будем.

Лёва с трудом вытащил из его рук кружку, помог ему встать и направил к двери.

Минут через пятнадцать Иннокентий вернулся. Лицо его сияло.

Он похлопал себя по животу и сказал:

— Где моя водка? Сало в животе осталось, Иннокентию надо ещё выпить.

Вот так и жили мы тогда.

Семёнов Владимир.

[Александр]

Семёнов Владимир, спасибо за рассказ!

А этот: http://www.ilovekamchatka.ru/index.php?showtopic=524&view=findpost&p=2816 — тоже ваш?

[Семёнов Владимир]

Семёнов Владимир, спасибо за рассказ!

А этот: http://www.ilovekamchatka.ru/index.php?showtopic=524&view=findpost&p=2816 — тоже ваш?

Да, мои рассказы в Проза.ru Семёнов -Путник.

[Александр]

Понятненько.

[Семёнов Владимир]

Понятненько.

А еще у меня внучка на Бохняка живет.